Дарья Белякова: «Если архитектор мыслит всего лишь масштабом зданий, он явно чего-то не понял»
В сентябре основатель архитектурного бюро Arch(e)type Дарья Белякова представила первую коллекцию Order своего ювелирного бренда Joser. В копилке молодого архитектора помимо громких архитектурных проектов — например, ЖК Level Нагатинская, уже есть успешные мебельные коллекции под брендом Archipelago. О том, почему создание мебели и ювелирных украшений — шаг в большую архитектуру, Дарья Белякова рассказала в интервью порталу Архсовета Москвы.
— Ваш путь в профессию отличается от карьер большинства российских архитекторов. С чего он начался?
— В нашей семье никогда не было архитекторов, только инженеры, но я довольно рано поняла, что хочу связать жизнь с дизайном среды. Я это про себя называла именно так. Мне хотелось проектировать не здания или комплексы зданий, а придумывать мир вокруг — все, что нас окружает. Дома были лишь частью этого мира. Я целенаправленно шла к этой цели. Сначала училась в художественном училище — четыре года на отделении дизайна среды, после чего уже решила поступать в архитектурный институт. В какой-то момент стало ясно, что нужно уехать за границу и учиться там, потому что мне очень непросто давалась учеба у нас. Было много столкновений с преподавателями, я даже над дипломом работала сама, без какого-либо сопровождения — разошлась во мнении со своим научным руководителем. За девять месяцев я выучила итальянский язык и уехала учиться в Politecnico di Milano. Отучившись три года, я переехала в Лондон, где поступила в Architectural Association School of Architecture.
— Хотелось строить карьеру там? Или обучение в Италии не дало нужного результата?
— Почувствовала потребность получить магистратуру в школе, с другим подходом, у других преподавателей И действительно, там архитекторов учат совсем не так, как у нас или в Италии.
— В чем разница?
— Это разные типы подхода к проектированию. В AA School of Architecture самое главное — это концепция. Если ее нет, можно вообще ничего делать — все не имеет смысла. Там есть несложное правило — не использовать слово building, защищая проект, потому что если архитектор мыслит всего лишь масштабом зданий, он явно чего-то не понял. Должна быть большая миссия, идея, программа, решающая глобальные задачи. А здание может спроектировать любой человек с соответствующими навыками. Задача же настоящего архитектора — придумать большую историю. Но отсюда вытекает другая проблема — многие выпускники AA School of Architecture не умеют, например, делать планы, разрезы, часто не умеют чертить и проектировать. В отличие от выпускников Politecnico di Milano или МАРХИ. С другой стороны, наших студентов не учат публично защищать проект и взаимодействовать с публикой. Все защиты закрыты, на них невозможно попасть. Я несколько раз пыталась — безуспешно. В Лондонской школе защита дипломных проектов — это всегда праздник, на который приходит множество людей, обязательно ведется онлайн-трансляция, все проекты находятся в открытом доступе. Это рождает иное отношение общества к архитектуре.
— Почему же, отучившись в Лондоне, вы не остались там работать?
— Так вышло, что еще во время учебы я открыла свое бюро в Москве. Сначала подрабатывала иллюстратором, на третьем курсе выиграла конкурс и сделала летнюю веранду в Институте русского реалистического искусства, а потом появились первые интерьерные заказы. Когда их стало относительно много, предложила подруге основать бюро. Какое-то время мы снимали стол в сквоте в Милютинском переулке. Мы проработали там несколько месяцев и переехали в одну из «книжек» на Новом Арбате, а уже оттуда — в наш нынешний офис в Гранатном переулке.
— Сколько сейчас человек работает в бюро?
— Начинали вдвоем, сейчас около тридцати.
— Как подбираете людей в команду?
— В какой-то момент стало понятно, что работают только рекомендации. Если есть хорошие рекомендации, иногда можно и портфолио не смотреть.
— Когда задумывали собственное бюро, чем хотели заниматься — концептуальными проектами, как учили в Лондоне, или работой «на земле»?
— Тем и другим. Хотелось заниматься большой архитектурой, но было понятно, что до этого далеко. Мы постепенно к этому шли; занимаясь и архитектурными конкурсами, интерьерами, графикой, предметами. Наша задача — делать все: от генплана до табуретки в любом проекте. Это нужно для того, чтобы однажды мы смогли полностью своими силами собрать одну большую историю.
Всем начинающим бюро, которые хотят заниматься большой архитектурой, приходится участвовать в бесконечном количестве конкурсов. А они в нашей стране в основном закрытые. Для того, чтобы туда попасть, мы делали интерьеры для девелоперов и просили обратить на себя внимание, позвать в тот или иной проект. Когда мы выиграли конкурс на проектирование жилого комплекса Level Нагатинская, для нас открылось чуть больше дверей, чем прежде, когда прошли экспертизу — еще больше. Шаг за шагом мы двигались в этом направлении и продолжаем двигаться до сих пор. Архитектура — самая высокая для нас планка.
— Как появилась идея сделать ювелирную коллекцию?
— Я не собиралась этим заниматься. Все получилось случайно. Просто в какой-то момент мне захотелось заказать себе изделие у знакомого ювелира. Мы долго его проектировали, и в процессе работы стало понятно, что это отдельный проект. Мне показалось, что правильнее будет сесть и самой все сделать, потратить на это время, но воплотить свою идею. В итоге получилось нечто совсем другое, чем то, что я планировала изначально. Осталась идея — кольцо в форме разреза колонны. Я хотела, чтобы камни стояли в разрезе этой колонны, но выяснилось, что такой огранки не бывает, и вообще огранку нельзя придумать по своему усмотрению, они жестко регламентированы. То есть я не могу купить алмаз, я могу только купить бриллиант в уже существующей огранке.
В результате из нашей команды я сформировала небольшую группу, которая разработала ювелирный бренд Joser. За год мы спроектировали около 70 изделий, они стали коллекцией — Order. Прообразами первых изделий стали три мировых архитектурных шедевра разных эпох и стилей: древнеегипетский комплекс пирамиды Джосера мемфисского некрополя в Саккаре, античный храм Парфенон в Афинах и российский памятник позднего классицизма Казанский собор в Санкт-Петербурге. Уже есть идеи следующей коллекции. Словом, процесс пошел, и он стартовал успешнее, чем мы предполагали.
— На каких мощностях вы все это делаете? У вас же нет собственного производства.
— С помощью подрядчиков — ювелирных производств. К счастью, их довольно много — в Москве, Костроме, Смоленске, Екатеринбурге. Разрабатываем проект и отдаем профессиональным производителям. Мы провели тендер, со всеми предприятиями сделали прототипы, лучшие пустили в производство.
— Зачем архитектору заниматься дизайном ювелирных изделий? Возможность делать что хочешь без оглядки на заказчика?
— Мне интересен дизайн. Любой. А если идея оригинальная, и ты понимаешь, что придумал то, до чего другие не додумались, остановиться уже невозможно. В случае с украшениями так и вышло. Мы проверяли наши разработки на уникальность месяц, искали, нет ли чего похожего. Оказалось, что нет. Ювелирный дизайн — возможность делать что хочешь, в архитектуре так не получается — слишком много ограничений.
— Какие больше всего раздражают?
— Мы сталкиваемся со множеством ограничений. Например, инсоляция, которая до сих пор существует в нормативах и страшно мешает архитекторам. Конечно, мы бы хотели, чтобы девелопер не требовал таких быстрых темпов работы и такой высокой плотности. Но мы понимаем, откуда это берется. У девелопера есть бизнес-модель, которую невозможно игнорировать. Так что, все существующие сложности обоснованы. Но все равно свободы в России гораздо больше, чем на Западе. В Лондоне я бы никогда не смогла иметь свое бюро сейчас, разве что лет через 15-20. Именно поэтому я очень благодарна нашему растущему рынку и смелым девелоперам. Многие из них думают про город, далеко не все хотят застроить Москву непонятно чем, лишь бы заработать. По крайней мере, нам не доводилось работать с такими компаниями.
— Но планку допустимого обозначает город, а не девелоперы. Это касается и плотности, и высотности, и эстетики.
— Город тоже много делает для того, чтобы повышать планку качества. Например, вводятся меры, которые заставляют девелоперов тратить больше денег на фасады, на этом уже нельзя сэкономить, как еще несколько лет назад. Такие приемы сейчас не пройдут в Москомархитектуре, их просто не согласуют.
— Какими проектами сейчас хочется заниматься?
— Жильем. Появился азарт, хочется делать больше, лучше, смелее. Было бы здорово поработать в премиум-сегменте, потому что там больше свободы, которую дают более высокие бюджеты и шире палитра инструментов, которые можно использовать. А потом захочется делать музеи, театры и все остальное. Но до этого нужно «дослужиться».
