Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов – о новой планировке окраин, будущем Генплане, конкурсной политике, незаконных сносах и офисе "Роснефти"
Москва в последнее время живет новостями архитектуры и строительства: все с нетерпением ждут нового Генплана, окраины скоро начнут застраивать пригодными для жизни кварталами, а не микрорайонами, каждую неделю на МКАД открывают очередную развязку. Город стремительно развивается и растет, после утверждения Генплана начнется массовая застройка Новой Москвы, ее площадь в 2,5 раза больше территории города внутри МКАД.
Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов знает о том, как будет выглядеть город через 10 лет, больше других. БГ расспросил его о новом Генплане, конкурсной политике, незаконных сносах и культуре градостроительства.
– На днях исполнилось четыре года с тех пор, как на место мэра Лужкова пришел Сергей Собянин. Что принципиально изменилось в городе за это время?
– Власть стала абсорбировать международное экспертное мнение и активно его применять. Для меня это изменение номер один. Примеров этому множество. Один из них – привлечение в качестве внешнего эксперта знаменитого датского урбаниста Яна Гейла (это было сделано по прямому указанию Сергея Собянина). Почти весь набор рекомендаций, сформулированный Гейлом для Москвы, мы реализовали. И, кстати, сам Гейл признается, что не припомнит в своей практике ни одного другого города, который бы менялся так быстро, причем в лучшую сторону.
Другое принципиально важное изменение – отлаженная практика проведения международных архитектурных конкурсов, которые полностью поменяли культуру принятия решений в сфере архитектуры и градостроительства К сожалению, в девяностые и нулевые годы в принципе не существовало традиции привлекать экспертов к оценке проектов, что и повлекло за собой определенные градостроительные и архитектурные ошибки.
– Конкурсная практика последних лет, прочно связанная с вашим именем, часто подвергается критике, в том числе за непрозрачность принятия решений. Вы сами довольны ее результатами?
– В общем да. Когда я занимался частной практикой и власть была от нас за «забором», культура взаимодействия заказчиков и архитекторов в пределах частных проектов была заметно выше, чем в проектах так называемого городского заказа. Большие городские проекты тогда вызывали сплошные вопросы – как по способу отбора архитекторов, участвовавших в них, так и по итоговым результатам.
Сегодняшняя конкурсная практика и культура отношений между заказчиком и архитектором у города, наоборот, выше, чем у инвесторов. В Москве действует жесткое требование, чтобы все конкурсные проекты реализовывались последовательно и четко. И сегодня именно государственные проекты являются образцом честности и прозрачности принятия решений в области архитектуры и градостроительства.
К сожалению, частные инвесторы в этом плане сейчас проигрывают: они позволяют себе не так жестко следовать результатам конкурса, часто реализуют не проект победителя, а тот, с автором которого проще договориться, в том числе и по вопросу гонорара.
– Какие еще конкурсы готовятся?
– Конкретного плана по дальнейшим конкурсам нет. Любое планирование здесь бессмысленно. Если появится возможность и необходимость провести конкурс на интересных площадках, мы, конечно, будем это делать. Мы всегда открыты в этом плане и для инвесторов, которые выражают желание провести конкурс и получить возможность выбрать лучшего архитектора, увидеть несколько сценариев того, что можно сделать на участке.
– В прошлом году Москва официально отказалась от микрорайонной застройки в пользу квартальной. Почему это необходимо и в чем принципиальная разница между ними?
– Прежде всего потому, что микрорайоны банально неудобны для жизни – и с точки зрения отсутствия комфортных общественных пространств, и, конечно, по причине непродуманности транспортных связей. Я сам каждое утро с трудом выезжаю из своего, по сути, спального микрорайона на Ходынском Поле, потому что эта огромная территория была плохо спланирована.
Концепция проектирования микрорайонов вообще не предусматривала разграничение дорог и улиц, улиц и дворовых пространств: они просто нарезаны на множество сегментов так называемыми внутридворовыми проездами, по которым постоянно снуют машины, не имея при этом возможности ни нормально припарковаться, ни иногда даже элементарно разъехаться.
Я уже не говорю о том, что при такой структуре как класс отсутствуют места для прогулок и отдыха, спортивных игр и тренировок.
Советские нормы преподносили эту систему как удобную для людей, но это удобство теоретическое: на чертежах, может быть, и выглядит стройно, но пользоваться этим невозможно. Например, придомовой территорией в микрорайоне, по существующим нормам, называется любая территория возле дома, даже если она выходит на проезжую часть или железнодорожные пути.
– В квартале будет больше улиц, вот и вся разница?
– Квартал в отличие от микрорайона имеет четкое разделение на общественное и частное пространство. Частное – это двор, и он четко зонирован не забором, а домами; общественное – это улицы, причем улицы с удобными наземными переходами и продуманной системой регуляции.
Если улица внутри микрорайона спланирована так, что по ней можно ехать со скоростью 100 км/ч и выше, значит, она спланирована неправильно.
Квартальный принцип застройки подразумевает, что улиц становится больше, но сами они меньше, и водители вынуждены ездить по ним медленнее и быть внимательнее к пешеходам. Дворы же в кварталах и вовсе освобождены от машин, а не выполняют транзитную функцию, как сейчас, и тогда мы получаем пространство, по которому удобно ходить пешком. А в наших микрорайонах, которые тянутся километрами, невозможно ходить пешком – это просто опасно и неудобно.
Все остальное – внешние отличия, хотя и тоже немаловажные. Например, разная высотность домов в квартале, узнаваемые фасады. Это психологически важно, тогда у жителя возникает привязанность к своему дому, двору, кварталу, так у него появляется ощущение своей «малой родины».
