«За архитектурными и градостроительными правилами стоят человеческие судьбы»

В чем ответственность архитектора перед городом и людьми? К чему приводит отсутствие воли? Какие карьерные возможности существуют для молодых специалистов? На эти и другие вопросы нам ответила архитектор Ирина Ирбитская, со-основатель архитектурного бюро «Платформа», директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС.

Проект Москомархитектуры «Открытый город» в рамках предстоящей конференции продолжает цикл интервью, посвященных вопросам карьеры и репутации архитектора в современном мире.

«Мышление и любопытство — главные качества в профессионале»

— Ирина, скажите, что должен уметь молодой специалист, выпускник вуза, чтобы получить у вас работу? Как вы решаете свои кадровые задачи?

— Начнем разговор с того, что российская образовательная система не выполняет своей основной функции: она не формирует средний уровень специалистов. У нас слишком большой разрыв между специалистами низкого и высокого уровня. Поэтому мне, для того чтобы создавать качественный продукт или услугу, пришлось бы отыскивать гениев. Вот с ними я могла бы иметь дело.

Несколько лет назад я построила международную сеть контактов специалистов для реализации проектов в разных странах. В случае работы в России у меня тоже есть контакты специалистов, которых я могу пригласить в команду.

— Кто эти люди?

— Профессионалы с высокими способностями. Среди них есть люди, близкие к гениям.

Из всей массы резюме я выбираю те, где виден искренний интерес и вопросительность. Дело в том, что очень много молодых людей, которые приходят, как будто знают все ответы. С ними мне неинтересно работать, потому что фундаментальная способность молодых специалистов — это, в первую очередь, умение задавать вопросы, а потом уже искать на них ответы. А когда у человека одни ответы, с ним работать невозможно.

Следующие важные факторы при найме: мировоззрение, или наличие у человека артикулированной системы ценностей, и мышление. Вот как раз мышление сегодня не ставит ни одна архитектурная школа в стране. Единственное исключение, это если вам повезло, и вы попали на обучение к настоящей личности, то вы можете научиться мыслить. А для архитектуры мышление — это критичный фактор.

— Какие образом вы заочно измеряете: есть ли мышление у человека или нет?

— Это всегда видно. Я никогда не читаю резюме без мотивационного письма. Из того, как оно составлено, понятно, как человек излагает свою мысль. Есть вещи, которые отсекаются сразу, например, когда пишут: «вы — самая лучшая компания, я мечтаю работать только у вас!». Я в это не верю. Не может быть у молодого человека какой-то лучшей компании. А вот когда человек пишет, что он хотел бы сделать, открыть и что в достижении этой цели, по его мнению, должна сделать я, вот в этом случае есть повод для разговора.

«Преподавание — возможность ревизии и систематизации опыта»

— Охарактеризуйте современных студентов архитектурных вузов?

— Студентам в МАРХИ я преподавала в начале 2000 годов. Их можно разделить условно на два разряда. Есть студенты-визуалы, с врожденной способностью к рисунку, когда человек хватает пространство и может изложить его в коротком рисунке. Таких ребят среди способных студентов больше.

Другие студенты ориентированы на вербальный язык. Их меньше, и они очень уязвимы в существующей системе архитектурного образования, потому что в ней нет инструмента, позволяющего определять и воспитывать людей с мышлением. Вместо этого система может научить рисовать. А этого недостаточно, чтобы быть архитектором.

— В настоящий момент вы преподаете в РАНХиГС. Кто ваши ученики? Смогут ли они применить полученные знания на практике?

— Я работаю совсем с другими людьми. Я веду лекции, мастер-классы в рамках программ и курсов повышения квалификации для чиновников, девелоперов, губернаторов, мэров, которые приходят в Академию.

Среди них встречаются люди с системным мышлением. Они могут ничего не понимать про архитектуру, городскую проблематику, но они в любом случае извлекут для себя пользу из полученной информации. Для тех, у кого системного мышления нет, обучающие программы тоже могут оказаться полезными: они просто могут скопировать те решения, которые я даю. Наконец, есть третья категория слушателей, у которых интересы совершенно не связаны с тем руководящим постом, который они занимают. Им любое образование мало что дает.

— Что вам самой дает преподавание? Зачем вам это?

— Для меня преподавательская деятельность — возможность систематизации того материала, с которым я работаю. В обычной практике ты быстро двигаешься вперед, и у тебя просто нет времени на ревизию получаемой информации.

Вторая ценность — возможность получения обратной связи. В случае мастер-класса для девелоперов это всегда превращается в обмен практиками и опытом. Поэтому я вижу срез того, как эти люди думают, как они устроены, в какую сторону собираются развиваться. Это дает понимание динамики рынка и возможности экстраполяции на будущее.

В случае работы со студентами был другой интерес. Он выглядел примерно так: ты садишься и осмысляешь 18 проектов за 4 часа. Это — очень серьезный тренинг на скорость анализа информации без потери качества.

«За что тогда архитектор несет ответственность?

— Насколько сейчас популярна профессия архитектора? Как менялось ваше собственное отношение к ней?

— Общество практически всегда считает так: за все, что мы видим в наших городах, ответственность лежит на архитекторе. И я сама так считала, когда выбирала эту профессию.

Со временем понимаешь, что эта ответственность делится между девелоперами, властями, строителями, и такой «божественной силой», которую раньше невозможно было преодолеть — регламентами и СНИПами.

Третий уровень понимания заключается в том, что архитектор, на самом деле, не несет вины за ту физическую реальность, в которой мы все живем. Дело в том, что юридической ответственности за реализацию того, что мы видим, архитектор не несет. У него нет никаких юридических прав и полномочий контролировать строительный процесс.

Следующая проблема заключается в том, что среднестатистический российский архитектор не может продавить до конца и отстоять профессиональные решения перед непрофессиональными заказчиками. У него очень мало обыкновенной человеческой воли.

Соответственно, если мы суммируем дефицит воли с полным отсутствием прав, мы в итоге получаем формулу абсолютной невиновности архитектора.

Остается вопрос: за что тогда архитектор несет ответственность? Да за то, что он все-таки берется за некорректный заказ, понимая, чем все это может закончиться. Здесь мы выходим на очень серьезную тему: является ли профессия архитектора полностью коммерческой?

На мой взгляд, это — социально ответственная профессия. В Голландии, например, до того, как там возник жесткий капитализм, архитекторы могли не платить некоторые налоги, они получали мастерские, как при советской системе. Подобные меры работали на поддержание той самой профессиональной воли, когда специалист мог без угрозы остаться без денег сказать «нет» некорректному заказу.

— Что вам лично приносит удовлетворение и что раздражает?

— Если брать российский рынок, то есть одно обстоятельство, которое меня очень радует. Дело в том, что у нас, в отличие от запада, на рынок могут самостоятельно выходить студенты. Конечно, это — обратная сторона неотрегулированных процессов в отрасли, но она дает молодым ребятам возможность раннего включения в профессиональную деятельность.

Что раздражает? Глупость в системе принятия решений, вера людей, что можно сделать «три в одном»: быстро, дешево и качественно. Среди других раздражителей — низкий уровень строительных технологий и административные барьеры.

— Расскажите о том, как устроен рынок труда в сфере архитектуры?

— В первую очередь, нужно обозначить следующую проблему: рынок качественного архитектурного заказа в России очень небольшой, рынок инженерного заказа — еще меньше. Это приводит к тому, что специалисты, сильные в каких-то одних компетенциях, стараются снижать свои риски и переходить в те сферы, где у них нет опыта, зато есть желание взять заказ. В результате люди занимаются проектами вне сферы своих компетенций.

Хуже всего у нас на рынке труда обстоит дело с компетенцией управления. Вузы сейчас крайне редко обучают студентов навыкам договариваться с девелопером, пониманию, как настоять на своем решении, как оптимизировать производство. Поэтому на менеджерскую позицию в крупных проектах нередко устраиваются специалисты, которым приходится осваивать управленческие навыки в процессе работы за счет снижения качества оказываемой услуги или иных издержек для заказчика.

— Сколько сейчас могут заработать архитекторы?

— Средняя зарплата на начальном уровне — 30-32 тысячи рублей в месяц. Главный архитектор проекта получает в среднем 150 тысяч рублей в месяц. Я считаю, что это неадекватная оценка труда. Нужно платить намного больше, причем не зависимо от выдаваемого результата.

Почему я так считаю? Дело в том, что, если постоянно говорить, что зарплата зависит от уровня специалиста, мы закладываем в эту модель для заказчиков возможность доторговли, которая снижает среднюю стоимость труда и качество произведенных работ. Должна быть объективная плата, почасовая, например, на каждый вид работ.

Что же происходит сейчас? Если я понимаю, что, как руководитель компании, не найду ГАПа дешевле 5 000 евро в месяц, то вы представляете, как я буду торговаться с заказчиком, и как в целом подниму рынок данных услуг? Но если я знаю, что всего за 80 000 рублей я могу уговорить рядового архитектора на данный функционал, то я и у заказчика беру меньший гонорар и дальше по цепочке снижаю уровень компенсации всех специалистов компании. Это не должно быть так. Вот такую ситуацию нужно регулировать.

В начале двухтысячных голландцы научили меня считать рабочий день архитектора на рынке нормально оплаченным, если в почасовом пересчете выходило 90 евро в час. Если выходит меньше, я чувствую, что за работу браться не стоит. Но, сейчас, в отличие от двухтысячных, рыночный заказ для меня — третьестепенный приоритет. Я могу позволить себе брать коммерческие заказы спорадически — только масштабные градостроительные концепции, в которых мне удается заложить город 21 века.

— Что можно посоветовать молодому специалисту? Как ему повысить свою цену на рынке?

— Если вы чувствуете в себе силы быть самостоятельной единицей, имеет смысл год-два порабствовать в какой-нибудь компании, чтобы посмотреть, как устроены различные проектные процессы. Затем можно пробовать работать самостоятельно. Я, например, в такой ситуации два года проработала в компании «Резерв». Я понимала, что не буду служащим архитектором, но мне нужно было посмотреть весь производственный процесс изнутри.

После того, как вы поработали самостоятельно, то вы уже себя докапитализировали. Я с большей охотой возьму на работу человека, у которого уже есть опыт ведения проектов.

Если вы понимаете, что вы, например, прирожденный проектировщик, вам нравятся эти процессы, то вам имеет смысл идти «рабствовать» в самую крутую инженерную контору. После трех лет работы вы тоже себя докапитализировали.

«Нарушая правила архитектуры, мы закладываем в проект городские аварии»

— С одной стороны, довольно часто сравнивают профессии врача и архитектора. С другой стороны, существует расхожая фраза: «От плохой архитектуры не умирают». Где истина?

— Есть объективные правила городского планирования, формирования среды для физического существования человека: от города, до квартала и здания. Если провести аналогию с правилами дорожного движения, то получится так: нарушая правила архитектуры и градостроительства, мы закладываем разного сорта аварии.

Какая авария закладывается в микрорайонной панельной застройке? — Очень простая. Когда вы устремляете здание ввысь и в ширину (речь идет об огромных панельных «пластинах»), то вы закладываете, во-первых, очень хрупкую экономику этих зданий. Дело в том, что ремонтировать и приводить в порядок пяти или девятиэтажное здание гораздо дешевле, чем 17-этажную панельную «пластину».

Кроме того, массовой застройкой вы увеличиваете плотность населения микрорайона до уровня муниципального управления. Если вы закладываете дворовые территории, где больше 150 соседств, то вы получаете городскую территорию с низкой или нулевой договороспособностью.

— А если люди не могут друг с другом договориться, они начинают воевать?

— Верно. Получается рост протестных настроений при низком уровне договороспособности. На такой территории автоматически начинает расти количество различных происшествий, которые могут затем перерасти в городскую аварию, а затем в городскую катастрофу. Задача архитектора этого не допустить.

Когда вам, как главному архитектору проекта или города приносят проект, вы в первую очередь должны смотреть на то, сколько аварий в нем потенциально заложено. И когда вам приносят на подпись квартал размером более двух гектар, вы должны понимать, что здесь уже заложена авария. Происшествий на такой территории будет больше. Типология этих происшествий может немного разнится в зависимости от страны.

Дальше количество и качество подобных происшествий ведет к возникновению городской аварии. Это когда бизнес уходит с территории и происходит ее декапитализация. Если с этим ничего не сделать, то начинается городская катастрофа. В чем она выражена? Когда у вас в подъезде валяется шприц — это городская катастрофа, трущобы — это городская катастрофа. Так вот, все эти цепочки деградации территории закладываются еще на стадии проекта.

Возвращаясь к сравнению автомобильных и градостроительных правил, можно сказать, что если первые написаны кровью, то за вторыми стоят человеческие судьбы, которые могут сложиться совершенно различным образом, в том числе, из-за того, в каком пространстве живет человек.

О ПРОЕКТЕ

Конференция «Открытый город» — крупнейшее событие в сфере архитектурного образования, пройдет в Москве 28-29 сентября. В ее программе: воркшопы от ведущих архитектурных бюро, сессии по актуальнейшим вопросам российского архитектурного образования, презентация исследования «Профессиональное развитие в России и за рубежом: традиционные модели и альтернативные практики», ярмарка дополнительных образовательных программ, Portfolio Review — презентация студенческих портфолио перед ведущими архитекторами и девелоперами Москвы и многое другое.