«Студент – это лучшая форма человеческого существования»

Так полагает Александр Острогорский, журналист, преподаватель модуля «Профессиональная практика» Архитектурной школы МАРШ. В преддверии проекта Москомархитектуры  «Открытый город»   он рассказал о том, зачем архитектору нужны навыки публичной коммуникации, а также о том, почему в России не существует архитектурной критики.

— Александр, как, с вашей точки зрения, «устроен» современный студент архитектурного вуза? Кто эти ребята? Что они хотят? Зачем приходят в профессию?

— Студент – это лучшая форма человеческого существования. Интереснее студента никого нет, и интереснее жизни студента — ничего нет. Как они устроены — мне сказать трудно. Могу поделиться только таким наблюдением. В МАРШе есть бакалавры и магистры: в первом случае мы имеем дело с людьми, которые только закончили школу или пришли к нам с минимальным опытом обучения в других местах, еще реже — работы. Магистры — это люди с 4-5-летним опытом получения архитектурного образования.

Важный инструмент в подходе МАРШ — работа с индивидуальными творческими ресурсами каждого из студентов. В бакалавриате студенты смелее, у них нет опыта высшего образования, который бы ограничивал их. Больше энергия исследования, в первую очередь, самих себя, но одновременно и архитектуры – как дисциплины и среды. За всем этим стоит любопытство и живой интерес, которые позволяют двигаться внутри образовательной и исследовательской среды. Они не проходили через систему архитектурного образования, которая в нашей стране учит выполнять типичные действия в соответствии с определенными стандартами, но при этом та же система не учит ставить задачи самостоятельно, выстраивать индивидуальные взаимоотношения с миром.

Что касается другого типа студентов – магистров, то с ними немного сложнее работать. Приходится преодолевать некоторое сопротивление. Кстати, и сами магистры, которые приходят в МАРШ, например, после МАрХИ, ГУЗ, приезжают к нам из Самары, Краснодара, Нижнего, Екатеринбурга — они редко говорят, что образование, которое они получали, было плохим. А чаще — что они не чувствовали со стороны системы интереса к себе как к творческим личностям.

— «Открытый город» специально к конференции проводит исследование, включающее опросы студентов, в том числе, касательно выбора магистратуры. Любопытно, что магистратуру в МАРШе ребята, выбирают, по их словам, не только из-за возможности творческой реализации, но и в надежде на карьерный лифт. Так ли это? Ваших выпускников охотно «покупают» на рынке?

— С одной стороны, все наши студенты действительно работают в хороших местах, известных московских архитектурных бюро: в «Меганоме», Buromoscow, WOWHAUS, Speech, WALL. Несколько человек — за рубежом. С другой стороны, МАРШ – это очень небольшая школа, всего около 30 студентов на каждом курсе (для сравнения: в МАрХИ – 300), которая с точки зрения количества выпускников не может — да и не хочет — составлять никакой конкуренции традиционным вузам. И я думаю, что в части технических навыков студенты МАРШа не хуже и не лучше всех остальных — здесь у всех шансы равны. А вот в плане самостоятельности, творческой зрелости, я думаю, что наши выпускники могут быть сильнее. 

— Возможно ли в рамках «бутикового» образования, выпуская всего 30 молодых специалистов в год, надеяться на какие-то изменения в архитектуре?

— МАРШ видит свою задачу в том, чтобы для воспитывать думающих, ответственных, чувствительных специалистов. Мы считаем, что всех этих вещей отечественной архитектуре не хватает. Не хватает более глубоко проработанных проектов, наполненных новыми смыслами, идеями, знаниями. Не хватает архитекторов, которые считают, что они несут ответственность не только перед заказчиком, но и перед собой, своими идеалами и мечтами, перед обществом, культурой, историей. Не хватает чувствительности, как способности вносить в заданный проект то, чего там изначально нет, но может дать ему импульс для развития. 

— Вы относите образовательную среду к наиболее продуктивным формам жизни в обществе?

— Все говорят, и я с этим согласен, что модель специалиста, который постоянно учится, узнает что-то новое, сегодня является наиболее востребованной. Никто сегодня не может дать в образовании исчерпывающий набор знаний и навыков, которые гарантировано пригодились бы в работе. Специалист (и архитектор здесь не исключение)  столкнется с задачами, о которых никто не знал, когда он учился. Если человек не учится сам, это плохо для его карьеры, в чем, может быть, нет ничего плохого, если человека интересуют другие вещи в жизни. Но если мы подумаем о том, чего общество ждет от архитектурной профессии в целом, если не от каждого отдельного профессионала, то увидим, что сегодня обязательно постоянно осваивать новые навыки, находить ответы на вопросы, о которых ранее никто не мог и подумать.

— Расскажите, как вы оказались в педагогике?

— Когда создавалась школа МАРШ, я работал в архитектурной журналистике. Часто в сотрудничестве с Марией Фадеевой, которая сейчас также преподает в МАРШе. Мы с ней подумали, что было бы интересно с точки зрения влияния на архитектурную среду, если бы в этой Школе был бы курс профессиональных коммуникаций, который помогал бы архитекторам развиваться не только как творческим, но и как публичным личностям.

Мы, как журналисты, видели нехватку целого ряда компетенций, связанных с коммуникациями архитекторов в публичной среде. Это касалось как неспособности архитекторов объяснить внятным языком, что они спроектировали, так и отсутствием у них понимания себя как публичной личности, у которой есть своя повестка, свой стиль, темы и так далее. Для воспитания коммуникационной осознанности и адекватности мы и разработали специальный курс. 

— Над какими темами работают ваши студенты?

— Каждый год у нас появляются эссе, связанные с исследованием того, как архитекторы дают интервью, какие образы архитекторов существуют в медиа, кино, все больше эссе о работе с интернетом, социальными сетями. 

— Что, кроме обучения навыкам профессиональной коммуникации, входит в сферу ваших задач в качестве преподавателя?

— Когда в МАРШе появился бакалавриат, для него был разработан курс «Теории и истории архитектуры», которым я также занимаюсь вместе с Анной Броновицкой и Юлией Талыковой. В следующем году, когда будет 3 курс бакалавриата, в нем — студентов ждет работа над большим дипломным текстом, которую мне повезло курировать вместе с Анной Шляховой.

— То вам дает педагогика? Вряд ли вы мечтали быть преподавателем. Зачем это вам?

— Мне кажется, что ближайшая жизнь будет так устроена, что человеку важно будет понимать, о чем он мечтает, следовать за своей мечтой, но не связывать это жестко ни с какими формами профессиональной деятельности. Никто не знает, что с ним будет завтра. Поэтому постоянно двигаться, менять профессиональное пространство – это просто вопрос выживания. Важно понимать, что ты любишь, что тебя интересует, при этом видеть это в очень разных местах и формах. 

Я думаю, что в будущем станет необходим и востребован навык смены профессий без потери базовых компетенций и базового же интереса к той или иной деятельности. Если спроецировать эту теорию на мою личную историю, то получится так: всю свою жизнь я более или менее занимаюсь тем, что что-то исследую, узнаю и рассказываю об этом другим людям. В этом плане «метаболизм» профессий журналиста и преподавателя очень похожи и отвечают этой моей базовой потребности.

— Несколько вопросов к вам, как к архитектурному критику. Скажите, как современная архитектура представлена сегодня в медиа? Есть ли запрос на архитектурную журналистику?

— К сожалению, у нас практически отсутствует медийное пространство, в котором осуществлялся бы  разговор архитектурного сообщества с общественностью. Я не беру сейчас специализированные СМИ, которые пишут об архитектуре – они, безусловно, есть, но их читают только профессионалы, с обществом эти медиа не разговаривают.

У публики же есть интерес к истории архитектуры – на эту тему издаются книги, которые успешно продаются. При этом у нас почти нет ни текстов, ни площадок, ни авторов, которые писали бы об архитектуре, как об общественном благе. Мне же представляется этот разговор очень важным, поскольку он существенно поднял бы планку всего происходящего в городской среде: когда общество задает вопросы о том, что происходит, а профессионалы отвечают.

Для сравнения: в Америке во всех крупнейших городах как минимум по одному изданию, которое находится на уровне национального интереса — The New York Times, Chicago Tribune и пр. Практически в каждом из них есть свой архитектурный критик. Таких изданий — около десяти. В нашей стране вы не насчитаете 10 архитектурных критиков, работающих в широковещательных изданиях. 

— Разве публичное обсуждение темы реновации не является тем самым диалогом архитектурного сообщества и общественности?

— Тема реновации – это вспышка интереса публики к городской среде. Возможно, она что-то изменит с точки зрения потребности в постоянном диалоге со стороны публики и готовности компетентно реагировать на них со стороны профессионалов. Но пока реновация выявляет слабость подготовки у всех вовлеченных сторон. Со стороны общества — не хватает устойчивого, системного интереса горожан к городским проблемам. Люди должны понимать, что то, что происходит в городе — их касается, а понимают они это тогда, когда чувствуют, что способны на это повлиять. Много десятилетий подряд у них такого чувства нет. Если у людей такого понимания нет, то они относятся к городу, как к чужому пространству, интересоваться которым приходится, когда происходит что-то страшное. Конечно, когда все центральные улицы Москвы заняты ремонтом, всех жителей это начинает беспокоить.

— Но из этого «аврального» беспокойства процессом реновации системный интерес к городу не родится? Следовательно, не будет архитектурной журналистики?

— Посмотрим. Прогнозировать сейчас рано. Дело в том, что отсутствие стабильного практического интереса к городской жизни – это только одна причина. Вторая причина – особенности конкурентной среды в профессиональном сообществе архитекторов. У нас, как мне кажется, нет экономической мотивации работать над своей репутацией, быть в выгодном свете представленным публике, в том числе в медиа. Вот эти две вещи для меня отвечают на вопрос: что происходит с архитектурной критикой? Она просто  не нужна ни профессионалам, ни обществу. Поэтому ее и нет.

Конференция «Открытый город» – крупнейшее событие в сфере архитектурного образования, пройдет в Москве 28-29 сентября. В ее программе: воркшопы от ведущих архитектурных бюро, сессии по актуальнейшим вопросам российского архитектурного образования, презентация исследования «Профессиональное развитие в России и за рубежом: традиционные модели и альтернативные практики», ярмарка дополнительных образовательных программ, Portfolio Review – презентация студенческих портфолио перед ведущими архитекторами и девелоперами Москвы и многое другое.