Сергей Кузнецов о новом парке «Зарядье», реновации и архитектуре как медиа
Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов в интервью GQ о новом парке «Зарядье», голосе города, реновации и архитектуре как медиа.
– Итак, мы в парке «Зарядье». Это первый парк, который строится в Москве с нуля за последние десятилетия. Чем он будет отличаться от того, что возводилось в советское время, с точки зрения идеологии, концепции?
– История этого места очень древняя, и она приобрела негативную окраску в советский период, когда в угоду идеологии район был зачищен от исторической застройки. Москва в то время вообще сильно перестраивалась, превращаясь в столицу сверхдержавы, и в «Зарядье» планировалось построить высотку. Потом от этого плана отказались и построили гостиницу «Россия». После ее сноса было много дискуссий о том, что же в итоге строить, территория пустовала много лет. Решение президента Владимира Путина – не коммерциализировать эту зону, а сделать социально ориентированный проект – огромное приобретение для города.
– Здешние окрестности, мягко говоря, не очень сочетаются с термином «общественное пространство». До сих пор ведутся дискуссии о свободном доступе в Кремль, кругом все тоже не очень вяжется с рекреацией и чем-то общественным. Я правильно понимаю, что теперь должна произойти какая-то десакрализация этого места?
– Действительно, этот район несет очень много служебных функций, связанных с государственной безопасностью, и – даже при наличии туристической Красной площади, ГУМа, музеев – у москвичей это не самое популярное место. Тот факт, что здесь появляется центр, ориентированный на круглогодичный и широкий общественный доступ, – это разворот ситуации на 180 градусов.
– То есть это достаточно радикальный шаг. Вы рассчитываете, что «Зарядье» что-то поменяет в сознании людей?
– Этот проект во многом символичный, потому что рассчитан не на «парадную» функцию, а создается именно для людей, которые будут приходить в парк гулять, когда захотят. Ничего секретного, торжественного, идеологического.
– Да, сейчас у нас будет сквер для сотрудников ФСО какой-нибудь.
– Конечно, сотрудники ФСО тоже будут в парке гулять, но важно понимать, что в итоге топовый, знаковый для города и страны проект оказывается проектом общественного пространства. Мне кажется, это важный символ эпохи – внимание к простым радостям и нуждам горожан, а не к достижениям на мировой арене.
– Но ведь чтобы это правильно заработало, одного цемента, проектов и бетона мало. Урбанистика же говорит еще и о том, что происходит в общественной жизни. В нынешних реалиях такой проект сработает?
– А какие нынешние российские реалии не позволят ему заработать?
– Есть же популярная дискуссия о том, что урбанистика в Москве и в России – это эрзац-урбанистика. Что в стране, в которой присутствует несвобода, и отношения «гражданин–государство» не всегда правильно выстроены, урбанистика – это плацебо и симулякр.
– Я регулярно наблюдаю такие дискуссии. Во-первых, очень печально, что мы не умеем спорить и конструктивно формулировать позицию. Во-вторых, есть много людей, которые любое действие анализируют на предмет наличия двойного и тройного дна. Но я верю, что все сложности происходят не оттого, что диалог граждан с государством не выстроен, а потому, что мы, российский народ, не всегда умеем правильно расставлять акценты. Не надо снимать с себя личную ответственность, чтобы кто-то за тебя сделал лучше.
Мы живем в замечательную эпоху с кучей возможностей. Например, я – человек из совершенно обычной семьи, вырос в совершенно обычной пятиэтажке, которые сейчас попадают в реновацию, стал главным архитектором города, реализую с коллегами действительно уникальные даже в мировом масштабе проекты – это все для меня является интереснейшей, захватывающей частью моей жизни. Или даже вообще самой моей жизнью. Поэтому я не ищу какого-то подвоха, что все это декорация или плацебо, я считаю, что просто есть страна, город, общество, которое в свое развитие вкладывает труд и энергию, чтобы сделать жизнь интересней и лучше.
Наверное, кто-то относится иначе. Это философская сторона вопроса – все идет от внутреннего голоса, состояния души, ощущения людей. Если человек не чувствует себя в жизни счастливым, он будет повсюду искать внешние причины своего несчастья. Я занимаюсь тем, что мне нравится, и у меня нет даже мысли о том, что в занятии Москвы урбанистикой есть какой-то подвох. Я жизнь провел в этой профессии и могу сказать, что то, что было при Юрии Лужкове, и то, что происходит при Сергее Собянине, для моей профессии, для меня лично – это вообще небо и земля.
– Вот мы сейчас стоим на крыше одного из зданий «Зарядья», и меня посещает странное чувство. О городе будто дискутируют в разных пространствах: одни говорят, что здесь строят Северную Корею, другие уверяют: «Да нет же, город стал в сто раз лучше». Ты читаешь это, выходишь на улицу и понимаешь, что город вообще другой. Тут и не цветущий сад, и не ужас. Тут по-другому.
– Музыки не существует без слушателя, искусство не существует без зрителя. Здесь же то же самое: все жители города – его соавторы с учетом своего восприятия происходящего. Поэтому я ко всем этим спорам спокойно отношусь. Есть и международная практика, которая показывает, что успешный город – исключение из правил. Так же, как и успешные страны.
– А каким, по-вашему, должен выйти человек из «Зарядья»? С каким ощущением? Что вы ему хотели сказать?
– Здесь мы хотим сказать о нескольких вещах. Во-первых, это, конечно, парк, рассказывающий о самой стране. Язык архитектуры непростой, поэтому мы выбрали тему сменяемости ландшафтов, природы, просторов – того, чем мы гордимся.
– Но при этом не скатившись в пошлость, в плакатность.
– Понятно, что Москва и так про многое рассказывает. Странно было бы говорить про искусство, когда есть Третьяковка, Большой театр. Поэтому вопрос: «А что ты можешь такого сказать, чтобы это было интересно, нетривиально, небанально?» Так получилась наша концепция, к ней добавилась новая презентация города с точки зрения обзора: Кремль, высотку на Котельнической, храм Христа Спасителя раньше с такого ракурса никто не видел. Также в парке будет образовательная функция, развлекательная. Мы надеемся, что человек после посещения «Зарядья» получит какие-то новые впечатления от города и от страны в целом. Это парк со своим сюжетом. Как говорил Григорий Ревзин, «городской театр».
– Вы как-то говорили о том, что у архитектора в наше время совершенно иная роль, он тоже ведь, по сути, часть медиа, тоже что-то сообщает.
– Да, мы про это в рамках Венецианской биеннале делали целую выставку, экспозицию о переосмыслении профессии. Сейчас, если хочешь быть активным участником процессов, ты должен освоить за жизнь несколько профессий, постоянно учиться, быть готовым, что твоя профессия изменится со временем. Если взять профессию архитектора пятьдесят лет назад и сегодня – это абсолютно разный набор навыков и задач. Раньше архитектор занимался тем, что чертил, рисовал, придумывал элементы. Но развитие технологий, промышленности, взглядов, культуры привело к масштабным трансформациям. То же «Зарядье» – это форма, в которую архитектор облекает сообщение, мысль. Теперь это сочиняет архитектор. Мы из древности знаем типологию: дом, храм, потом появляется завод, выставка. И дальше все по нарастающей: музей, школа, аэропорт. Сегодня уже есть медиацентр, например, где мы говорим про образовательно-публичные вещи.
– Но вы же совсем иначе, наверное, смотрите на город, чем обыватель. Как в сериале про Шерлока – где один видит просто грязные ботинки, другой делает вывод: «Ага, он был на болоте». Там, где я, как и другие москвичи, стою в пробках и пробираюсь сквозь бесконечную стройку, что видите вы?
– Невозможно отделить себя от обычного горожанина, я испытываю те же самые неудобства. Но с другой стороны, я понимаю и вижу смысл многих глобальных вещей вроде переориентации города на развитие общественных пространств, даже если сам стою в пробке из-за ремонта улиц.
– Когда погружаешься в разные урбанистические планы, то понимаешь, что это вполне положительная вещь. Та же программа «Моя улица» скорее тоже про положительные изменения, но когда в нее начинаешь вникать, то возникают непрозрачные конкурсы, странные подрядчики, неприглядные истории. И впечатление от вроде бы благого дела, мягко говоря, портится.
– Давайте обсудим, как рождается вообще любой объект. Это часто сопряжено с вещами, которые со стороны могут показаться странными. Почему выбрали того или иного подрядчика, почему вы работаете с этим архитектором, а не с тем? Но на самом деле это просто ход жизни – случаются встречи, совпадения взглядов – все то, что не укладывается в клише «вы знаете, мы хотим, чтобы вы нам объяснили, почему вы выбрали того, а не этого». Поэтому я считаю, что есть смысл больше фокусироваться на результате, чем на поиске изъянов в процессе.
– Я заметил, что часто ответ на вопросы о городских процессах выглядит так: «Слушайте, просто успокойтесь, сейчас мы сделаем, и вы поймете, что будет нормально».
– Да про любой процесс так можно сказать. Ничто не совершенно, и никакой продукт никогда не будет идеальным, но мир на этом, собственно, и построен. Сейчас вызывает массу споров программа реновации, например, но надо понимать, что программа обновления городской ткани – это логичный способ развития мегаполиса, иначе город уйдет в стагнацию. Гент был столицей Бельгии и великим городом. Я был в Генте несколько лет назад, и это хороший, милый европейский городок, но ты понимаешь, что ни о каком величии и развитии речи там уже не идет.
– Возвращаясь к той же реновации. Любое преобразование города сейчас сильно политизируется. Я понимаю, что хрущевка в 2017 году – это не очень здорово, я вырос в таком доме в микрорайоне Царицыно, но говорят-то все о другом. Вы не думаете, что с расширением функций архитектора расширилось и поле, на котором он высказывается?
– Единственный плюс того, что я вырос в хрущевке, – это то, что я прекрасно понимаю, что все это надо менять. И не надо это преподносить в виде пасторальных картин, где утопающие в зелени домики, где бабушки на скамейках выгуливают внуков, а дедушки играют в домино.
– Ну такое было, это правда, просто город был другой.
– Такое было, но город изменился. Когда я рос в районе с пятиэтажками, все было иначе: ты понимаешь, что у тебя скорее отберут велик и дадут в глаз.
– Что ж это за район такой был?
– Я вырос в районе Рязанского проспекта – Выхино, Кузьминки.
– А, ну тогда да. Но мне кажется, что бурная реакция на реновацию – это не отторжение самой идеи, это мощное недоверие.
– Да, везде можно выйти на обсуждение политической системы, режима, хотя тут мы говорим просто об очень прагматичной истории, прикладной, вполне мотивированной и обладающей всеми возможными предпосылками для того, чтобы это случилось.
– Но ведь трудно, с другой стороны, назвать несправедливыми опасения горожан.
– Я не соглашусь, что трудно. Я вижу много несправедливости в этих опасениях, честно говоря. Например, пресловутый «отъем собственности», «выкидывание людей на улицу» из обжитых территорий, но на чем базируются эти опасения? Москва переселила уже огромное количество людей. Программа переселения из пятиэтажек работала 20 лет. Понятно, что есть вещи, которые, может быть, плохо разъяснены, неправильно поданы в информационном пространстве. Потому что сегодня мы все живем в презентации. И когда ты в этой презентации действуешь непрофессионально, то сразу же начинается негатив, особенно в соцсетях, где люди по большей части пишут вообще не задумываясь.
Григорий Туманов
- Темы:
- Зарядье |
- парк |
- Сергей Кузнецов
