Новый «маяк» ЗИЛа. Хани Рашид – о своем абстрактном московском небоскребе

Глава бюро Asymptote, архитектор с мировым именем Хани Рашид спроектировал на центральном бульваре реконструируемого ЗИЛа высотную доминанту. Эта башня будет своего рода пропилеями в общественно-развлекательную зону нового района. Как преломилась тема машинной индустрии в образе этого необычного здания, Хани Рашид рассказал нашему порталу.

Напомним, что реконструкция ЗИЛа — важнейший проект реновации промзоны, ныне активно развивающийся. По словам Юрия Григоряна, руководителя бюро «Проект Меганом», которое работало над концепцией развития района, «ЗИЛ — это фактически сдвинутый на юго-восток новый центр Москвы на реке».

Юрий Григорян: «Работая над концепцией ЗИЛа, мы работали с несколькими стратегиями, первая — это стратегия по развитию Москвы-реки. Стратегия сохранения выразилась в том, что, помимо планировочный структуры, мы сохраняем бульвар как конструктивистский артефакт, а также подлинные фасады конструктивистских памятников. Важнейшей в проекте является стратегия общественного пространства — т.е. весь этот девелопмент по сути встает в „Парк Горького“ — такое интенсивное общественное пространство, где будет набережная, бульвар и парк, связанные системой улиц. Очень важна кураторская стратегия — в архитектуре она выражается в том, что застройщик пригласил выдающихся современных архитекторов и развивает уникальный культурный проект — новый театр и филиал Эрмитажа.

Кураторство социальной жизни на полуострове, недалеко от Кремля, это возможность в будущем создать уникальные стандарты жизни, речь идет об определенной социальной и культурной автономии этого полуострова, когда все будет закончено».

Asymptote проектирует на ЗИЛе два ключевых объекта — башню — своего рода «маяк» в самом начале центрального бульвара, а также филиал Эрмитажа неподалеку.

— Начнем с того, что Ваше здание — гораздо более сложный образ, по сравнению с традиционными небоскребами. Откуда родилась эта идея?

Хани Рашид: Да, мы рассчитывали создать высотное здание, которое отличается от типичного небоскреба, покрытого плоским стеклом. Большинство из них создается на базе одной и той же концепции, поэтому и дизайн у них схожий. Для мня в этом проекте были важны две вещи: с одной стороны, я хотел, чтобы сама по себе эта архитектура ощущалась как орнаментальная, в ней должна чувствоваться какая-то красота и увлекательность, которые выделят это здание из других высоток. С другой стороны, это добавление дополнительного кубического объема внутрь пространства здания, удваивающего его выразительные свойства. В этом решении я вдохновлялся видом, открывающимся из окон моего офиса в Нью-Йорке на все эти небоскребы и их историю, разворачивающуюся передо мной. Поэтому, когда я приехал в Москву, я думал о том, как построить здание, отличное от того, что я видел, и понял, что если построить два или три здания, связанных в одном пространстве, вместе они будут более интересными. Это создаст контраст одной архитектурной формы, расположенной над другой.

Таким образом, первая идея, которая меня вдохновила, это идея здания, которое выглядит так, будто составлено из двух или трех небоскребов вместе взятых, как некий коллаж.

— А какая функция расположилась в этом висящем кубе?

— На данный момент это полностью жилая функция, но там есть разные типы квартир: в самом кубе, в зоне «фасеточных» окон, рядом с проходной частью здания. Поскольку проходная часть включает в себя также что-то типа подвесного парка, людям, которые живут над ним и над этой проходной зоной, открывается совершенно другая панорама. Также это пустое пространство посередине здания имеет большое значение, поскольку оно визуально разбивает впечатление от массивности высотки.

— Вообще, небоскреб — это такая интернациональная история. Чем этот московский небоскреб, строящийся в контексте ЗИЛа, отражает гений места?

— Если вы посмотрите на него, вы сразу поймете, что это промышленный объект. С самого начала, когда я приехал в Москву и посетил площадку ЗИЛа, меня вдохновило, что это были целиком и полностью заводские здания, обладающие невероятной силой, так что в некотором роде это стало большим высказыванием на тему механистического происхождения всех вещей и объектов. Эта высотка не смогла бы быть построена больше нигде в мире. Идея заключалась в том, чтобы она выглядела как некое устройство, некая машина.Так что, это «машинная» эстетика, но опасность заключалась в том, чтобы не делать из нее эстетику в стиле «хай-тек» и романтизировать машину.

Идея заключалась в создании своего рода абстрактной скульптуры на тему машин и красоты их машинных орудий.

Я раз десять пересмотрел фильм «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова в Нью-Йорке в поисках вдохновения для этого проекта в России. В фильме Вертова есть прекрасные кадры, на которых показаны разного рода дрели, штамповка объектов, производство и воспроизводство вещей. Для меня это удивительный опыт — работать на этом заводе. Как я себе представляю, Вертов должен был снимать где-то здесь, хотя даже если он делал это и не на ЗИЛе, все же это был один из самых больших заводов в СССР.... Для меня идея здания, хотя я и не говорил о ней в своей презентации, поскольку, в общем-то, не придаю этому большого значения, заключается в том, что это прекрасное, элегантное, утонченное и выверенное здание-машина.

Меня попросили спроектировать своеобразную проходную башню, и идея заключалась в том, чтобы создать не то чтобы памятник, а своего рода поэму об этом заводе, обо всех людях, которые здесь жили, об их жизнях, истории этого места, изложенную современным языком.

Я очень верю в современную абстракцию в искусстве и архитектуре — привнести математику и элегантность в объект — вот где настоящая задача. Так что, да, это математическая поэма об истории ЗИЛа. Вообще-то на самом деле вы задали мне правильный вопрос. Поскольку это то, к чему действительно все сводится в этом проекте.

— Уточняющий маленький вопрос: могу ли я сравнить эту «машинную эстетику», которую вкладывают в этот проект, с проектами начала XX-го века, с проектами авангарда?

— Я задавал себе этот вопрос, когда начал работу и над музеем (музейный центр "Эрмитаж-Москва — ред.), и над башней. Я многому научился у русского конструктивизма, начиная с тех времен, когда проходил обучение в магистратуре. И всегда считал, что когда вы приезжаете и работаете в России, все, что вы хотите делать — это такой идеализированный конструктивизм. Но вопрос, который я себе задаю, заключается в том, что именно идеализирует этот конструктивизм. Я считаю, в свое время он представлял в идеалистическом духе эпоху машин, вычленяя в чистом виде эту эстетику, эти выдающиеся крупные горизонтальные формы, которые будут сохранены для будущего. Так что вернуться для меня ко всему этому означало, так сказать, использовать красоту и силу конструктивистской модели и снова привнести их в современную архитектуру, но не делать из этого главной темы здания.

То, чего я не хотел, так это того, чтобы здания выглядели в стиле конструктивизма, но, как ни крути, это их происхождение, ДНК, история, ведь конструктивизм подразумевал художественное отражение истории России и вписывал ее в культурном плане в историю модернизма. Так что я хотел найти способ продолжить эту историю. Думаю, что таким людям, как Эль Лисицкий или Густав Клуцис, это здание бы очень понравилось. Поскольку каких-то сто лет назад они мечтали о возможности создания таких зданий, как это, но они не могли их построить. Но они знали, что будет такая возможность. Так что я считаю важным рассматривать эти здания как некую отсылку и проявление уважения к искусству и истории конструктивизма.